[Е. А.]

книга взволновала; много всего хотелось сказать, и мало времени оказалось — для меня важно было не нарушить срок.

много всего.

вот Раскольников остался всё тот же, прежний, каким запомнился со школы. может, это потому, что с тех самых времён книгу о нём не перечитывала. и не собиралась. но многое помнилось ярко.
напугала она меня тогда. настолько, что и сейчас не решаюсь внимательно перечесть, хотя увлекательно так, что оторваться прямо невозможно) думала только просмотреть — хрена там с перцем и горчицей) очень на многом остановилась, но всё же кое-что пропустила, даже пролистнула — например, сцену с Порфирием в участке, на несколько страниц. ещё и времени нет; не собиралась читать. ) теперь, надеюсь, всё же смогу решиться и перечесть как следует. Мария, благодарю Вас за идею вновь обратиться к этой книге.
в школе жизнь виделась вся впереди /хотя, признаться, вовсе не представляла, что доживу до своих нынешних лет/, и очень страшно оказалось, что она бывает такой. а проблематика, так сказать — не тронула. я тоже — конечно, а как же не обо мне... — была и молода, и скептична, и отвлечённа... и жестока, наверно, хотя вряд ли это внешне существенно проявлялось. но мало было способности сострадать... уж не знаю, впрочем, больше ли её теперь; но отвлечённости, думаю, меньше, скепсиса тоже.
в общем, напугать меня всё это напугало, и только.
а может, дело в том, что нам о Раскольникове хорошо, глубоко, необычно рассказывали. у нас в то время вела литературу талантливая, любящая своё дело преподавательница из университета /а русский тогда уже кончился, видимо/. просматривая роман, вспомнила, что писала сочинение именно о Раскольникове. одно очень характерное высказывание напомнило /"Ты кровь по совести разрешаешь, и, извини меня, с каким-то фанатизмом даже"/; приводила его тогда. тетрадь, кажется, пропала; что писала — увы, не помню; вроде бы — без особого увлечения /не то, другое для меня тогда было важно в романе: его общая мрачность, то, что меня поразило/, но всё же пыталась найти что-то своё — однако в основном обдумывала слова преподавательницы. их тоже не помню... ну а вот Раскольникова узнала. только, может быть, теперь вижу его немного лучше, несколько глубже понимаю, больше чувствую... особенно в том, что касается событий начала книги — я теперь гораздо сильней прониклась. тогда, в школе, убийство восприняла отвлечённо... хотя Достоевский некоторые детали подчёркивает так, что их и очень захочешь — не пропустишь мимо внимания, разве только совсем читать не будешь; но тем не менее. почти как маленькие дети воспринимают убийства в сказках, дети чуть постарше — в приключенческих книгах... а теперь мне кажется гораздо понятней чувство Раскольникова: "...как это подло всё!" — когда он прикидывал, как будет обирать мёртвую старуху... которая сейчас с ним, живая, разговаривает...
тогда — отвлечённо знала, верила, понимала, что это само по себе подлость — замышлять такое, и мне казалось — вообще всё тут вполне понятно; а в этот раз мне представилось, насколько это невозможно для нас — поднять руку на другого человека, уничтожить его; совершенно неважно, какой это человек, важно, что он — живой... тут и курицу не всякий может своей рукой зарезать... /сейчас вспомнилось: у Воробьёва в книге "Вот пришёл великан", одной из моих любимых книг, есть эпизод о бывшем служащем северных лагерей, который не мог в курицу даже выстрелить/. — а, чувствуя эту невозможность, ещё и представить, как будешь потом обирать труп...
само постоянное обдумывание тайного умысла, все эти "пробы", "как будто не нарочно" — это было мне тогда очень близко; можно даже сказать — страшно близко. у меня был свой тайный навязчивый помысел... здесь неважно, какой именно. не такой же, нет. тоже плохой, тёмный. благо, что он не осуществился. и действия в лёгком помрачении ума мне были очень понятны... и это близкое сходство отвлекало от сути умысла и сути действий Раскольникова. а сейчас, конечно, со стороны... и ещё вспоминая тогдашний опыт...
сейчас мне сразу стало ясно, что это сопротивлялась его, Раскольникова, человеческая природа, горели те самые тормоза, которые стоят во всех нас. но только к концу романа поняла, что в тот момент Раскольников сдавал последнюю линию обороны, терял последний бастион. это сопротивление было последнее, что останавливало; а воля на тот момент не только давно уже согласилась, что ему надо убить, но и предалась внешней тёмной силе, сама вместе с ней подталкивала его на убийство, убеждала. это я поняла в его объяснении с Соней.

Раскольников впервые называет свою фамилию, обращаясь к своей жертве, старухе-процентщице Алёне Ивановне. тут-то и мы впервые узнаём, кто же он такой. а первую — кажется, и единственную — характеристику себя он даёт в том же объяснении с Соней, причём — раскрывая ей свои истинные мотивы, сам дойдя до них, после того, как были названы ложные, неглавные, "не то, не так" /"соврёшь — до правды дойдёшь"/. вообще же первые авторские характеристики Раскольникова — в основном от лица персонажей, хотя встретилась по крайней мере одна и непосредственно авторская — появляются почти в середине романа; когда читатель уже вполне успевает составить себе о нём своё собственное мнение по его мыслям, переживаниям и поступкам) и самая первая характеристика, от доктора Зосимова, у меня вызвала протест: "Тщеславие бешеное, исключительное!" /и тут-то мне в первый раз смутно припомнилось моё давнее сочинение)/. вот уж чего-чего не увидела, это — тщеславия. затем вскоре — всего через полторы страницы — говорит Разумихин, рассказывая о своём друге его матери и сестре; и с тем, что он говорит, я вполне согласилась. настолько, что — выписываю:
"...угрюм, мрачен, надменен и горд; в последнее время (а может, гораздо прежде) мнителен и ипохондрик. Великодушен и добр. Чувств своих не любит высказывать и скорей жестокость сделает, чем словами выскажет сердце. Иногда, впрочем, вовсе не ипохондрик, а просто холоден и бесчувствен до бесчеловечия, право, точно в нем два противоположные характера поочередно сменяются. Ужасно иногда неразговорчив! Всё ему некогда, всё ему мешают, а сам лежит, ничего не делает. Не насмешлив, и не потому, чтоб остроты не хватало, а точно времени у него на такие пустяки не хватает. Не дослушивает, что говорят. Никогда не интересуется тем, чем все в данную минуту интересуются. Ужасно высоко себя ценит и, кажется, не без некоторого права на то".
и Дуня с этим согласилась.
затем Разумихин ещё добавляет, что Раскольников "никого не любит; может, и никогда не полюбит". Дуня предполагает — не потому ли, что неспособен полюбить? но это остаётся предположением, автор оставляет нам возможность подумать об этом самим, если пожелаем.
через некоторое время кое-что в том же смысле добавляет мать Раскольникова /имя у неё нежное — Пульхерия, а вот фамилия, по мужу, та же самая; отца Раскольникова звали грозно — Роман, а у него самого имя с отчеством звучит вдвойне грозно/.
гораздо после того, признаваясь Соне, Раскольников делает важные дополнения:
"...у меня сердце злое... Я потому и пришёл, что зол". и дальше снова: "...самолюб, завистлив, зол, мерзок, мстителен, ну... и, пожалуй, ещё наклонен к сумасшествию". это всё, конечно, говорится в запале; однако более подробный второй отрывок — непосредственно перед тем, как открыть Соне истинные мотивы убийства, то, в чём и Соня сразу же увидит истину. с поправкой на состояние, на то, что в тот момент Раскольников видел себя в самом чёрном свете — всё же и самохарактеристику, очевидно, следует принять во внимание. видимо, в его сердце действительно была злость; и самолюбие он сам в себе сознавал.
затем почти тут же снова является Порфирий — и даёт нечто вроде резюме; повторяет исходные положительные характеристики, но очень сдержанно.

духовный смысл того, что случилось с Раскольниковым, Соня поняла так: "От Бога вы отошли, и вас Бог поразил, дьяволу предал!.." и действительно, в его словах о людях и о власти над ними звучит и дьявольское отчаяние, и дьявольская гордость...
то, чем преступление стало для его души, чётко обозначает сам Раскольников: "Я себя убил, а не старушонку! Тут так-таки разом и ухлопал себя, навеки!.." /в Святом Писании: "Возмездие за грех — смерть"; в христианском вероучении: смертные грехи/. и действительно, в его жизни случившееся с ним обозначилось тем, что он почувствовал себя отделённым от всех — будто умерший. "...он ясно ощущал, всею силою ощущения, что не только с чувствительными экспансивностями, как давеча, но даже с чем бы то ни было ему уже нельзя более обращаться к этим людям, в квартальной конторе, и будь это всё его родные братья и сестры, а не квартальные поручики, то и тогда ему совершенно незачем было бы обращаться к ним и даже ни в каком случае жизни; он никогда еще до сей минуты не испытывал подобного странного и ужасного ощущения". и ещё: "...опять ему вдруг стало совершенно ясно и понятно, что он сказал сейчас ужасную ложь, что не только никогда теперь не придется ему успеть наговориться, но уже ни об чем больше, никогда и ни с кем, нельзя ему теперь говорить".
а в нём самом гибель обозначилась так: у него начиналось то, что в старину называли "моральное помешательство". он стал терять разумение морали, "моральный смысл"; переставал понимать, что хорошо, а что плохо. об этом тоже есть в эпизоде объяснения с Соней:

— Я, Соня, ещё в каторгу-то, может, и не хочу идти, — сказал он.
Соня быстро на него посмотрела.
<...> В переменившемся тоне его слов ей вдруг послышался убийца.

когда читала в школе, мне, кажется, было слегка досадно, что он ограбил понапрасну — не воспользовался... и, помню, очень досадно было видеть, что люди беспокоятся о нём, доверяют ему, а он этого и не заслуживает; я бы предпочла, чтоб заслуживал.
и сейчас поначалу тоже явилось прежнее чувство насчёт награбленного; жаль было, когда он собрался всё бросить в воду... но, к счастью, это прошло. а вот досада за него, что ему доверяют понапрасну — осталась. и мне стало жалко его за то, что он всё же решился на убийство и убил, поддался тёмному помыслу, погубил, предал, разрушил себя, того самого, кого другие любили и уважали. а потом, когда увидела, как он дальше стал погибать — утрачивать человечность, превращаться в убийцу — стало ещё жальче, почти до слёз.
но без слёз не могла читать не о нём, а о Соне. не всё о ней, но многое.

заметила, что все значимые персонажи в романе связаны по смыслу с Раскольниковым. все так или иначе противопоставлены ему: по свойствам личности, по ситуации... например — гордый Раскольников и смиренная Соня, самолюбивый, замкнутый Раскольников и добрый, открытый Разумихин, преступник Раскольников и следователь Порфирий... и почти все имеют с ним что-то общее, в личности или участи, или в том и другом — кроме, пожалуй, Порфирия, хотя и тот утверждает, что общее есть. персонажи, которых можно назвать отрицательными — варианты личности и судьбы Раскольникова без каких-либо его свойств, а то, возможно, и со всеми теми же свойствами. добрый и неглупый горький пьяница Мармеладов — одно из возможных его будущих; Свидригайлов /тоже хорош собой, а когда хочет — привлекателен и даже обворожителен/ — другое, и гораздо худшее. он тоже убийца; помимо того, что на его совести, по крайней мере, две жизни, которые он погубил, когда вмешался в них — очень вероятно, что он отравил жену /однако "если бы захотел, то ещё при её жизни мог бы переписать всё имение на себя"/. в отличие от Раскольникова, он воспользовался доставшимися ему деньгами жертвы, чтобы помочь людям, хотя, в отличие от Раскольникова, изначально не думал об этом. Раскольников в итоге спасён, а для Свидригайлова не находится ни надежды, ни спасения; он убивает себя в буквальном смысле, совершая самый страшный для христианина грех, губя свою душу. но и он не принял на душу другие грехи — пощадил Дуню, избавил от себя свою наречённую молодую невесту /да ещё и деньги — целое состояние — той подарил/.
Лужин — как раз и есть "тщеславие бешеное, исключительное", самолюбие и ум без великодушия и глубины...
а ещё думаю, что Раскольников и Мармеладов — это сам Достоевский. может быть, в какой-то степени даже и Свидригайлов — тоже он... худшее, что он знал или только думал о себе.
и очень многие, не только основные персонажи — "зеркала" Раскольникова. /"зеркало для героя".../ Дуня — его портрет в женском образе; и Катерина Ивановна — горячность, тщеславие, великодушие, доброта — на него существенно похожа. даже письмоводитель Заметов и поручик Порох — и антагонисты его /по ситуации/, и небольшие, карманные "зеркальца". а Порфирий — предельно далёк психологически, но "зеркалит" то, что произошло с Раскольниковым, проницательно догадываясь об истинной картине преступления, о сложных, тонких мотивах безобразного дела. он показан почти исключительно в общении с Раскольниковым. временами он "зеркалит" состояние своей жертвы, в основном намеренно, но иногда и невольно:

— Да и вы дрожите, Порфирий Петрович!
— И я дрожу-с; не ожидал-с!

*

Порфирий в конце концов объясняет мирское, общественное значение случившегося: "Тут дело фантастическое, мрачное, дело современное, нашего времени случай-с, когда помутилось сердце человеческое; когда цитуется фраза, что кровь "освежает"; когда вся жизнь проповедуется в комфорте. Тут книжные мечты-с, тут теоретически раздраженное сердце; тут видна решимость на первый шаг, но решимость особого рода, -- решился, да как с горы упал или с колокольни слетел, да и на преступление-то словно не своими ногами пришел. Дверь за собой забыл притворить, а убил, двух убил, по теории. Убил, да и денег взять не сумел, а что успел захватить, то под камень снес".

да, известно, что Раскольников — это в том числе размышление Достоевского об идеях времени, в особенности о мотивах молодых террористов. но мотивы Раскольникова в итоге оказываются совершенно эгоистическими; им руководит гордыня. роман оказался не о деятелях и веяньях эпохи, а о Боге и дьяволе /как Булгаков говорил о своём романе "Мастер и Маргарита"/; о главном сражении Света и тьмы — в человеческой душе. при этом задействуются те из модных тогда идей, которые, по чувству Достоевского, были наиболее опасны и разрушительны: о необходимости эгоизма и об исключительных правах неких сильных, исключительных личностей. /идеи об эгоизме теперь вернулись.../
вопросы о самопожертвовании ради общего блага и светлого будущего Достоевский оставил в стороне. Раскольников упоминает это лишь мельком; а мечты о светлом будущем отданы глупому и мелкому Лебезятникову — в противоположность Раскольникову, тот по убеждениям не индивидуалист, а очень даже заботится о делах общества, желает общей пользы...

*

мне видится так: погубила Раскольникова его гордость, заставившая удалиться от Бога и выдумать на основе модных разрушительных идей мрачную теорию превосходства; и — бедность: помимо плохих условий жизни — при всей теоретической убеждённости, что убийство необходимо, понадобилось письмо матери о предполагаемом корыстном и грязном браке сестры, чтобы "дожать"; иначе говоря, погубили общественные условия, при которых оказалась возможна такая бедность. ум содействовал, служил гордости в создании теории; вместе с гордостью и способностью тонко и глубоко чувствовать — делал бедность ещё более тяжёлой.
казнью стали добрые свойства: ум, великодушие, тонкость и глубина переживаний. именно потому, что у него было всё это, Раскольников мучался. но хуже всего было то, что эти свойства начинали сходить на нет из-за морального помрачения после убийства; и этого, худшего, он даже не замечал.
а спасли его другие люди — почти все, с кем он соприкасался, даже Лебезятников /удачно заступившийся за Соню/; конечно — Порфирий; и Мармеладов с его исповедью, и чахоточная Катерина Ивановна с голодными детьми — спасли тем, что он им помогал; и мещанин, который ему ""убийцу" в глаза сказал", а потом кланялся в землю и просил простить "за оговор и злобу"; и несчастный маляр Миколка, взятый за его вину; и Лизавета, которую он убил; и мать с сестрой; даже "пустейший и ничтожнейший злодей" Свидригайлов помог деньгами. конечно же, Разумихин; и прежде всего из всех людей — Соня с её евангельской любовью.
наверно, также и всё те же его собственные добрые свойства; насколько вижу — хорошо для него было и то, что он из-за них мучался, и то, что они привлекали к нему людей.
но главное — его спас Бог.

@темы: читательское, Достоевский