"Ты гори, невидимое пламя".
тут Джейк Чемберз когда-то приводил размышление крышей слегка повреждённого, видимо, Галковского, что советским людям не нужна Россия, как русским не был нужен СССР. потому что это страны с разными названиями, о как.
но всё сложнее, к счастью.
эти трое именованных в заголовке, они были прежде всего современниками, первый — старший, второй — младший, третья упомянута именно таким образом если не в порядке гендерного шовинизма, то по инерции. а так-то она не то что первая, а единственная, конечно. всячески. по возрасту же, кто не помнит, вторая.
и ещё они дети одной страны, нашей. но по-разному прожившие и осмыслившие революционный перелом времени /«порвалась связь времён», вот в данный момент до меня доходит ещё одна мысль этой строки... век живи... и да, это ближе к нашей истории, чем «коленный сустав»... хотя случившееся и называется также переломом/.
«Что такое счастье — это каждый понимал по-своему. Но все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая зовется Советской страной». сдаётся мне, что Шмелёва бы от этих действительно прекрасных слов тут же и вывернуло бы прямо на действительно прекрасную книжку. певца России, провозвестника и утвердителя Её /так: с заглавной/ воскресения.
и мне такие чувства Шмелёва понятны, хотя мои собственные чувства к Советской стране — гайдаровские, и хотя к России вовсе не испытываю того, что нам, советским, приписывали и приписывают. у нас говорилось — царская Россия; вот это — враждебно. но также и Советская, наша Россия была.
а Цветаева, наоборот, написала тоже прекрасную и мною любимую статью «О новой русской детской книге». не читавши Гайдара, к сожалению.
а также, читая этого же самого Шмелёва /хоть далеко не все в эмиграции разделяли его пламенные чувства/, прониклась — каково оно было Марине нашей безценной Ивановне в этой же самой эмиграции заявить:
Той России — нету.
и так дальше, и тому подобное, с начала до конца. а конец — «Как и той меня». но она-то есть, и лучшая... и Россия, новая — лучшая — по мысли автора, есть.
вот если бы это было открыто...
и мне печально, что я теперь понимаю, как современники могли расценить такое сопоставление: поэт, женщина — поэт, какая-то там «поэтесса» — и целая Россия. ну а Марина же Ивановна им всем предлагала, наверно, и о себе самих подумать. их тоже тех — нету, новые — есть, живые.
но и тем она бы своих противников не порадовала. те считали, что России нет вообще. но ждали, что Россия вернётся...
...очень, очень правильные слова; я тоже имею их сказать — по поводу призывов Шмелёва к эмиграции помогать России отстраиваться и взять на себя руководство в этом. хотя другое Шмелёв многое очень правильно писал, провидчески. например, такое: «Строить будут «под кнутьями». Неприятное это слово. Не под ременными кнутьями застенка, не под ядовито-острыми кнутьями соблазна, какими недавно гнали народ под весёлую музыку к могиле, а под кнутьями жестокой необходимости. И счастлив будет народ, если не станут ему мешать: раны зарастут скоро.
<...> во все времена, у всех народов, когда страну накрывает гибель, верховная власть даётся крепкой руке, а рождает её и питает силой жизненное чутьё народа. Так и будет».
кое в чём с ним здесь не согласна; а вот насчёт застенка — не считаю, что он очень сильно ошибся. верно сказал о главном: о жестокой необходимости. ошибся в том, чья же это будет крепкая рука, откуда она возьмётся... но по сути — деятельности Сталина сказанное почти полностью подходит. обозвать Шмелёва сталинистом было бы жестоко и неправильно; хорошо, что его текст всё же не позволяет так сделать.
в качестве краткого послесловия: десь весьма поучительные отрывки из очерков Шмелёва времён февральской революции. те же самые события он в 1924-м с обратной экспрессией описывает в очерке «Убийство». и не нам его судить. а только печалиться.
и одно особенно печально. дочитывала это «Убийство» с некоторым даже азартом: скажет, что он сам думал тогда, или нет?.. — нет, не сказал.
а ещё — в упомянутом стихотвореньи Цветаевой поразительная ассонансная рифма в концовке: почти отстутствие рифмы — и этого совершенно не замечаешь. примерно как у Лермонтова «нево — чело», в хрестоматийном стихотвореньи.
но всё сложнее, к счастью.
эти трое именованных в заголовке, они были прежде всего современниками, первый — старший, второй — младший, третья упомянута именно таким образом если не в порядке гендерного шовинизма, то по инерции. а так-то она не то что первая, а единственная, конечно. всячески. по возрасту же, кто не помнит, вторая.
и ещё они дети одной страны, нашей. но по-разному прожившие и осмыслившие революционный перелом времени /«порвалась связь времён», вот в данный момент до меня доходит ещё одна мысль этой строки... век живи... и да, это ближе к нашей истории, чем «коленный сустав»... хотя случившееся и называется также переломом/.
«Что такое счастье — это каждый понимал по-своему. Но все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая зовется Советской страной». сдаётся мне, что Шмелёва бы от этих действительно прекрасных слов тут же и вывернуло бы прямо на действительно прекрасную книжку. певца России, провозвестника и утвердителя Её /так: с заглавной/ воскресения.
и мне такие чувства Шмелёва понятны, хотя мои собственные чувства к Советской стране — гайдаровские, и хотя к России вовсе не испытываю того, что нам, советским, приписывали и приписывают. у нас говорилось — царская Россия; вот это — враждебно. но также и Советская, наша Россия была.
а Цветаева, наоборот, написала тоже прекрасную и мною любимую статью «О новой русской детской книге». не читавши Гайдара, к сожалению.
а также, читая этого же самого Шмелёва /хоть далеко не все в эмиграции разделяли его пламенные чувства/, прониклась — каково оно было Марине нашей безценной Ивановне в этой же самой эмиграции заявить:
Той России — нету.
и так дальше, и тому подобное, с начала до конца. а конец — «Как и той меня». но она-то есть, и лучшая... и Россия, новая — лучшая — по мысли автора, есть.
вот если бы это было открыто...
и мне печально, что я теперь понимаю, как современники могли расценить такое сопоставление: поэт, женщина — поэт, какая-то там «поэтесса» — и целая Россия. ну а Марина же Ивановна им всем предлагала, наверно, и о себе самих подумать. их тоже тех — нету, новые — есть, живые.
но и тем она бы своих противников не порадовала. те считали, что России нет вообще. но ждали, что Россия вернётся...
...очень, очень правильные слова; я тоже имею их сказать — по поводу призывов Шмелёва к эмиграции помогать России отстраиваться и взять на себя руководство в этом. хотя другое Шмелёв многое очень правильно писал, провидчески. например, такое: «Строить будут «под кнутьями». Неприятное это слово. Не под ременными кнутьями застенка, не под ядовито-острыми кнутьями соблазна, какими недавно гнали народ под весёлую музыку к могиле, а под кнутьями жестокой необходимости. И счастлив будет народ, если не станут ему мешать: раны зарастут скоро.
<...> во все времена, у всех народов, когда страну накрывает гибель, верховная власть даётся крепкой руке, а рождает её и питает силой жизненное чутьё народа. Так и будет».
кое в чём с ним здесь не согласна; а вот насчёт застенка — не считаю, что он очень сильно ошибся. верно сказал о главном: о жестокой необходимости. ошибся в том, чья же это будет крепкая рука, откуда она возьмётся... но по сути — деятельности Сталина сказанное почти полностью подходит. обозвать Шмелёва сталинистом было бы жестоко и неправильно; хорошо, что его текст всё же не позволяет так сделать.
в качестве краткого послесловия: десь весьма поучительные отрывки из очерков Шмелёва времён февральской революции. те же самые события он в 1924-м с обратной экспрессией описывает в очерке «Убийство». и не нам его судить. а только печалиться.
и одно особенно печально. дочитывала это «Убийство» с некоторым даже азартом: скажет, что он сам думал тогда, или нет?.. — нет, не сказал.
а ещё — в упомянутом стихотвореньи Цветаевой поразительная ассонансная рифма в концовке: почти отстутствие рифмы — и этого совершенно не замечаешь. примерно как у Лермонтова «нево — чело», в хрестоматийном стихотвореньи.
