"Ты гори, невидимое пламя".
дочитала Зазубрина, все три программные повести - которые в учебной программе филологов, и в которых он сам предлагает нечто вроде программы - попытку понять события в определённом ключе.
дальшев "Щепке" у того чекиста - Срубова - начинает ехать крыша, и он пишет - записывает для себя, для возможной своей будущей книги о терроре - знаменательное: "Террор необходимо организовать так, <...> чтобы не видеть крови. В будущем "просвещённое" человеческое общество будет освобождаться от лишних или преступных членов с помощью газов, кислот, электричества, смертоносных бактерий. <...>
Господа учёные, с учёным видом, совершенно бесстрашно будут <...> с помощью всевозможных соединений, реакций, перегонок <...> обращать их [людей] в ваксу, в вазелин, в смазочное масло.
О, когда эти мудрые химики откроют для блага человечества свои лаборатории, тогда не нужны будут палачи, не будет убийства, войн. Исчезнет и слово "жестокость"".
приходится признать - наверно, хорошо, что при всём этом - не исчезло.
повесть вся исчеркана усердными студентами или каким-то одним особо усердным, испещрена их или его пометками на полях; но это место не отмечено. и я не стала отмечать, чтоб не портить дополнительно книгу.
что меня особо тронуло здесь - кавычки. вокруг слова "просвещённое". задушенный вопль здравого смысла человека /персонажа/.
потом крыша у него окончательно съезжает.
мне представляется, что автор пытался найти какое-то философское решение - и не нашёл. вместо него - хотя крайне мрачная, но обычная, человеческая история. нельзя убивать беззащитных - не сойти с ума - и остаться человеком.
и такой поворот - считаю, один из поводов, одно из оснований уважать людей.
но там есть один, который как будто и не сходит с ума, и сохраняет человечность. воспринимает свою "работу" как должное; как работу на бойне. Ефим, соответственно Соломин. крестьянин, привыкший забивать скот. правда, крестьяне тоже не все могут это делать. и потому остаётся всё же - смутное и слабое - подозрение, что этот Ефим изначально не совсем человек; и - не вполне адекватен, не совсем в своём уме. так или нет - автор не отвечает, оставляет нам предполагать.
надо будет ещё прочесть Мерля, "Смерть моё ремесло" - для большей ясности.
может быть, и не стоит вглядываться в такие вещи. может быть, это с моей стороны праздное любопытство.
ещё вот такой отрывок: "Я знаю твердо, каждый человек, следовательно, и мой отец, - мясо, кости, кровь. Я знаю, труп расстрелянного - мясо, кости, кровь. Но почему страх? Почему я стал бояться ходить в подвал? Почему я таращу глаза на руку Каца? Потому что свобода есть бесстрашие. Потому что быть свободным значит, прежде всего, быть бесстрашным. Потому что я еще не свободен вполне. Но я не виноват. Свобода и власть после столетий рабства - штуки не легкие. Китаянке изуродованные ноги разбинтуй - падать начнет, на четвереньках наползается, пока научится по-человечьи ходить, разовьет свои культяпки. Дерзаний-то, замыслов-то, порывов-то у нее, может быть, океан, а культяпки мешают. Культяпки эти, несомненно, и у Наполеона были, и у Смердякова. И у кого из нас не изуродованные ноги? Учиться, упражняться тут, пожалуй, мало - переродиться надо, кожей другой обрасти".
И жизнь являет, поднатужась,
бесстрашным нам, бесстыдным нам
не страх какой-нибудь, а ужас;
не стыд какой-нибудь, а срам.
(с)
а ещё он там - чекист, и, думаю, вместе с ним автор - предполагает, что знамя революции, возможно, должно быть серым, и на нём - красная звезда; что Красное Знамя /заглавные - авторские/ - романтика, мечта и, возможно, вдохновляющий самообман; а вот серое знамя с красной звездой - было бы полной правдой.
и Революция /заглавная тоже авторская/ отчасти, отдалённо, но всё же уподоблена библейской, апокалиптической "блуднице на звере багряном".
современное послесловие /1992 года/ тоже в своём роде замечательно. "Читатель, привычно настроившийся на детективно-приключенческий лад (а обычно об этой поре нашей истории писали и до сих пор пишут именно в таком ключе), думаю, будет несколько разочарован <...>" - не то слово. - видимо, это скрытая и сдержанная ирония.
но ещё замечательней, по-моему, что автор современного послесловия, Алексей Горшенин, как выяснилось, не только содержательно, но даже структурно отчасти повторяет статью современника и ровесника автора - критика Валериана Правдухина /на которого, впрочем, ссылается/. а та статья вообще потрясающая. но не то чтобы в хорошем смысле. так, Правдухин пишет, что Срубов не вынес революционного подвига. ну, а что ещё он мог написать, с другой стороны...
с грустным удивлением я узнала, что "художественно спорные моменты" /как-то так/, темно упомянутые Горшениным - это не что иное, как "чрезмерное нагромождение ужасов в сконцентрированном рисунке, совершенно немыслимое на таком небольшом полотне - столь коротком житейском фоне". - о, лучше бы не было такого на свете - безусловно; но что было - то было.
Правдухина тоже расстреляли. за троцкизм. в 1938 году. Горшенин пишет, что и Зазубрина - в 1938, 6 декабря.
дальшев "Щепке" у того чекиста - Срубова - начинает ехать крыша, и он пишет - записывает для себя, для возможной своей будущей книги о терроре - знаменательное: "Террор необходимо организовать так, <...> чтобы не видеть крови. В будущем "просвещённое" человеческое общество будет освобождаться от лишних или преступных членов с помощью газов, кислот, электричества, смертоносных бактерий. <...>
Господа учёные, с учёным видом, совершенно бесстрашно будут <...> с помощью всевозможных соединений, реакций, перегонок <...> обращать их [людей] в ваксу, в вазелин, в смазочное масло.
О, когда эти мудрые химики откроют для блага человечества свои лаборатории, тогда не нужны будут палачи, не будет убийства, войн. Исчезнет и слово "жестокость"".
приходится признать - наверно, хорошо, что при всём этом - не исчезло.
повесть вся исчеркана усердными студентами или каким-то одним особо усердным, испещрена их или его пометками на полях; но это место не отмечено. и я не стала отмечать, чтоб не портить дополнительно книгу.
что меня особо тронуло здесь - кавычки. вокруг слова "просвещённое". задушенный вопль здравого смысла человека /персонажа/.
потом крыша у него окончательно съезжает.
мне представляется, что автор пытался найти какое-то философское решение - и не нашёл. вместо него - хотя крайне мрачная, но обычная, человеческая история. нельзя убивать беззащитных - не сойти с ума - и остаться человеком.
и такой поворот - считаю, один из поводов, одно из оснований уважать людей.
но там есть один, который как будто и не сходит с ума, и сохраняет человечность. воспринимает свою "работу" как должное; как работу на бойне. Ефим, соответственно Соломин. крестьянин, привыкший забивать скот. правда, крестьяне тоже не все могут это делать. и потому остаётся всё же - смутное и слабое - подозрение, что этот Ефим изначально не совсем человек; и - не вполне адекватен, не совсем в своём уме. так или нет - автор не отвечает, оставляет нам предполагать.
надо будет ещё прочесть Мерля, "Смерть моё ремесло" - для большей ясности.
может быть, и не стоит вглядываться в такие вещи. может быть, это с моей стороны праздное любопытство.
ещё вот такой отрывок: "Я знаю твердо, каждый человек, следовательно, и мой отец, - мясо, кости, кровь. Я знаю, труп расстрелянного - мясо, кости, кровь. Но почему страх? Почему я стал бояться ходить в подвал? Почему я таращу глаза на руку Каца? Потому что свобода есть бесстрашие. Потому что быть свободным значит, прежде всего, быть бесстрашным. Потому что я еще не свободен вполне. Но я не виноват. Свобода и власть после столетий рабства - штуки не легкие. Китаянке изуродованные ноги разбинтуй - падать начнет, на четвереньках наползается, пока научится по-человечьи ходить, разовьет свои культяпки. Дерзаний-то, замыслов-то, порывов-то у нее, может быть, океан, а культяпки мешают. Культяпки эти, несомненно, и у Наполеона были, и у Смердякова. И у кого из нас не изуродованные ноги? Учиться, упражняться тут, пожалуй, мало - переродиться надо, кожей другой обрасти".
И жизнь являет, поднатужась,
бесстрашным нам, бесстыдным нам
не страх какой-нибудь, а ужас;
не стыд какой-нибудь, а срам.
(с)
а ещё он там - чекист, и, думаю, вместе с ним автор - предполагает, что знамя революции, возможно, должно быть серым, и на нём - красная звезда; что Красное Знамя /заглавные - авторские/ - романтика, мечта и, возможно, вдохновляющий самообман; а вот серое знамя с красной звездой - было бы полной правдой.
и Революция /заглавная тоже авторская/ отчасти, отдалённо, но всё же уподоблена библейской, апокалиптической "блуднице на звере багряном".
современное послесловие /1992 года/ тоже в своём роде замечательно. "Читатель, привычно настроившийся на детективно-приключенческий лад (а обычно об этой поре нашей истории писали и до сих пор пишут именно в таком ключе), думаю, будет несколько разочарован <...>" - не то слово. - видимо, это скрытая и сдержанная ирония.
но ещё замечательней, по-моему, что автор современного послесловия, Алексей Горшенин, как выяснилось, не только содержательно, но даже структурно отчасти повторяет статью современника и ровесника автора - критика Валериана Правдухина /на которого, впрочем, ссылается/. а та статья вообще потрясающая. но не то чтобы в хорошем смысле. так, Правдухин пишет, что Срубов не вынес революционного подвига. ну, а что ещё он мог написать, с другой стороны...
с грустным удивлением я узнала, что "художественно спорные моменты" /как-то так/, темно упомянутые Горшениным - это не что иное, как "чрезмерное нагромождение ужасов в сконцентрированном рисунке, совершенно немыслимое на таком небольшом полотне - столь коротком житейском фоне". - о, лучше бы не было такого на свете - безусловно; но что было - то было.
Правдухина тоже расстреляли. за троцкизм. в 1938 году. Горшенин пишет, что и Зазубрина - в 1938, 6 декабря.
@темы: читательское, Зазубрин, о смерти