собираю ссылки на публикации в Дневниках своих фанфиков про Ивана /закрыто под список, поскольку многое сначала выкладывается анонимно/. окончательные варианты текстов размещаю в открытом дневнике Реа В. Остен /ссылка также выше в эпиграфе/.
По рыбам, по звёздам проносит шаланду. Три грека в Одессу везут контрабанду. На правом борту, что над пропастью вырос, — Янаки, Ставраки, Папа Сатырос.
Сроду я не стремилась понять загадочные, смачно-звучные именования греков в этой строфе. Но так вышло, "нечувствительно", что я их понимаю. Стало так без каких-либо моих специальных стараний, со временем. Ну, "Янаки" — это ясно: от "Ян". А "Ставраки" — это от "ставрос", что значит — "крест". /У нас, кстати, есть эпический герой этого имени/. А "Сатырос" — это, надо полагать, не фамилия и не имя, а прозвище. "Папа Сатир". Очень даже со смыслом.
Информационная перегрузка — просто из-за пользования Интернетом — у меня накопилась такая, что в последнее время не хочется не то что чужих впечатлений о книгах, а даже читать аннотации. Чтобы восприятие было совсем свежим. Как в детстве. Или как с публикацией по частям в журнале... И поэтому свои читательские впечатления и соображения буду здесь скрывать под врезкой. Кто тоже хочет сохранить своё восприятие книги свежим — не читайте эти врезки, по крайней мере, пока не прочтёте саму книгу.
Патрисия Вастведт, «Немецкий мальчик».Мне хотелось знать о том, что ещё произошло с мальчиком, «хотелось читать дальше». Подействовала приманка яркого образа и сюжета, думаю — сознательно созданная автором. Но одна фраза в конце книги помогла мне понять — больше того, прочувствовать — что дальше читать незачем.
«Жизнь — единое целое, поэтому лучше не забывать ничего. Вот так всегда. Едва Майкл решит, что докопался до истины, его убеждают в обратном. Штефан вспомнил что-то невыносимое. Его боль никогда не притупится и не сделает бедного парня добрее и лучше. Что бы ни скрывалось в его воспоминаниях, они способны лишь мучать и уродовать».
Угу. Да, где-то как-то и так тоже. И звучит очень актуально. Гораздо более, чем хотелось бы. В каком-то смысле всё человечество — такой вот немецкий мальчик. Не любовный и не бытовой, а историософский роман. Книга свежайшая, можно сказать: 2012 год, и сразу же переведена и напечатана у нас.
Информационная перегрузка — просто из-за пользования Интернетом — у меня накопилась такая, что в последнее время мне не то что не хочется чужих впечатлений о книгах, а не хочется даже читать аннотации. Чтобы восприятие было совсем свежим. Как в детстве. Или как с публикацией по частям в журнале... И поэтому свои читательские впечатления и соображения буду здесь скрывать под врезкой. Кто тоже хочет сохранить своё восприятие книги свежим — не читайте эти врезки, по крайней мере, пока не прочтёте саму книгу.
Патрисия Вастведт, «Немецкий мальчик».Мне хотелось знать о том, что ещё произошло с мальчиком, «хотелось читать дальше». Подействовала приманка яркого образа и сюжета, думаю — сознательно созданная автором. Но одна фраза в конце книги помогла мне понять — больше того, прочувствовать — что дальше читать незачем.
Жизнь — единое целое, поэтому лучше не забывать ничего. Вот так всегда. Едва Майкл решит, что докопался до истины, его убеждают в обратном. Штефан вспомнил что-то невыносимое. Его боль никогда не притупится и не сделает бедного парня добрее и лучше. Что бы ни скрывалось в его воспоминаниях, они способны лишь мучать и уродовать.
Угу. Да, где-то как-то и так тоже. И звучит очень актуально. Гораздо более, чем хотелось бы. В каком-то смысле всё человечество — такой вот немецкий мальчик. Не любовный и не бытовой, а историософский роман. Книга свежайшая, можно сказать: 2012 год, и сразу же переведена и напечатана у нас.
Очередная встреча клуба «Беседка» была посвящена крупным литературным формам. Ведущая, Дарья, предложила приносить «черновики, наброски, примечания». И это побудило меня, помимо разного другого, вспомнить одну мою серьёзную творческую неудачу времён отрочества. В старших классах я пыталась написать две длинных истории, и не смогла, хотя очень старалась и вложила очень много усилий. Вот...Первая история предполагалась в жанре фантастики, вторая – смешанного жанра: фантастика и фэнтези. Первая была про девочку-подростка, мою ровесницу, которая чудесным образом выжила и осталась невредимой после попытки самоубийства, приобрела необычные способности – и начала другую жизнь, полную приключений. Такая себе Мэри Сью; но, как Вы понимаете, пофиг… В новой жизни она получила имя Серебряная. Много раз я принималась за эту историю, но дальше начала – эпизода самоубийства – дело не пошло. Вторая история тоже про девочку-подростка, выжившую и изменившуюся после попытки самоубийства. Изменилась она тоже фантастическим путём, но гораздо более близким к привычной нам реальности: она согласилась пройти преображающую психологическую ломку, пошла на уничтожение своей прежней души… Эта девочка была королевной. Потом она выросла и стала выдающейся государыней, войдя в историю своей страны под именем Серой Повелительницы. К рассказу о ней я тоже приступала много раз. Заходила с разных сторон. Более поздние попытки были лучше предыдущих, но и это повествование закончить я не смогла. Как видите, истории две, а замысел, по сути, один. Потому и неудачу считаю одну. То, что замысел один, я поняла теперь, когда, благодаря «Беседке», вспомнила об этих историях. Думаю, теперь мне понятней и причины неудачи. Я пыталась продумывать характеры и мотивы персонажей, но очень ограниченно. В основном вела свою линию, писала – рассказывала истории – так, как мне виделось. И даже не думала, что можно задаться вопросом, достаточно ли этого. Наверно, в принципе бывает и достаточно; но мне – не хватило. Это была одна из основных причин неудачи; но, думаю, всё же не главная. Конечно (теперь понимаю), эти истории были моим размышлением о своей жизни, попытками разобраться в ней и в себе самой. Первая попытка – история про Серебряную – была более оптимистичной, вторая – про Серую Повелительницу – более содержательной, но всё же не давала ответов на мои вопросы. Во-первых, я не представляла, каким же образом получить то решение, которое в этой истории я предлагала самой себе. В чём именно могла бы состоять та самая преображающая психологическая ломка, как именно её можно было бы провести, что конкретно делать. Пожалуй, сейчас я могла бы придумать это. Но сейчас считаю, что это, по сути, неважно. Незачем придумывать. (И помимо сюжета моей истории, вообще – тоже незачем). А во-вторых, и в-главных – само решение было неудовлетворительным. Уничтожить свою душу – это не вариант. Это очень мало отличается от самоубийства, если вообще отличается. А значит, в то время мне и не для чего было подробно размышлять и рассказывать о таком. Вот потому-то и не получилось рассказать, хотя я, не понимая бесполезности попытки, старалась. Хорошо, что я тогда не смогла придумать метод психологической ломки. Это мне, надо полагать, повезло. Может быть, даже какой-то внутренний защитный механизм сработал, заблокировал придумывание. Писала эти две истории в 96-листовой тетради в клеточку. Тетрадь почти вся исписана, мелким почерком, в каждой строке, со множеством помарок. Там есть также заметки 2005-го и 2009-го годов, сообщающие, что в 2005-м, через 15 лет, я не чувствовала себя в силах перечитывать эти черновики. И в 2009-м, через 20 лет – тоже. Теперь я в состоянии перечитывать. 25 лет, четверть века, целая жизнь. Но, может быть, время даже и вообще ни при чём. Серьёзная внутренняя работа и существенная внешняя помощь, вот это. Теперь, наверно, я могла бы написать историю несчастной Серой Повелительницы в качестве отрицательного примера, от обратного, как поступать не надо. Но создание отрицательных примеров – не то, чем мне хочется заниматься, не то, на что хочется тратить время и силы. И всё же я решила, что в память о себе тогдашней могу написать несколько отрывков про Серую Повелительницу и что следует это сделать. Получившиеся отрывки так и обозначены – tribute. Прозвание государыни я слегка изменила. А Серебряную возвращать нет необходимости. Она не пропала. Немного повзрослевшая, не под этим прозванием, а под своим обычным человеческим именем она появляется в двух из четырёх «Историй о любви», написанных чуть позже, на первых курсах университета. И, пожалуй, с её образом связано кое-что в двух из четырёх «Историй с авиацией», написанных ещё немного позже, на старших курсах.
В последнее время хочется от книг полной неожиданности. Название и, может быть, минимум необходимой предварительной информации: жанр. Как бывало в детстве... Видимо, усталость от информационной перегрузки в Сети.
В этом плане очень хороша поэзия) /знакомство с новыми поэтами/.
Очередная встреча вышеупомянутого литклуба будет посвящена крупным прозаическим формам. По этому случаю, а также на небольшой спор о лирике и крупных поэтических формах с одним из участников клуба — вспомнилось:
Поэмы — аббатства большие, Романы — империи наши, Симфония — царство мечтаний, А песня — республика грёз!
Попробовала подобрать картинку... и чего только не накидал мне поиск на "республику грёз". На незакавыченную — совсем странно. В частности, предложил фото хитрого и довольного Путина) Какие-то восточные люди, какие-то драки, Скарлетт Йохансон в роли Люси из одноимённого кино... По уточнённому запросу, в кавычках — тоже странности, но явно поближе к теме. Мечтательные девушки, школьные мероприятия, здание со светящейся радужной вывеской, сеть кинотеатров с похожим названием, рокер у микрофона... И разнообразные портреты автора. Два из портретов мне тоже захотелось показать.
Во вторник на встрече литературного клуба «Беседка», посвящённой сказкам, прочла вслух несколько своих сказок. В том числе две из коротких историй, написанных здесь, в Дневниках, в порядке литературной игры, по ключам. Про дворец под одеялом /2/ и про звёзды /6А/. И это был, насколько могу припомнить, первый раз в жизни, когда читала вслух свою прозу... Когда распечатывала сказки, чтобы их прочесть, /а нет бы освоить планшет.../ осознала, что истории про тополь /кстати, тоже написана здесь и тоже в порядке игры/ и про яблоню — обе про деревья... И, собственно, про яблоню-то — и не сказка... Интересно, плохо ли это, учитывая, что сочинять её взялась ради сказкотерапии. Тоже по ключам, кстати. Правда, задумана была совсем другая история, волшебная, но мрачная, унылая и даже, может быть, жестокая. Ну а получилась вот такая. И про дворец — не сказка. Поняла, что в каждой из двух древесных историй много слёз. Если брать обе сразу — получается уже чересчур много. Когда читала, снова подумала об этом.
Интересно было слушать обсуждение, отзывы собеседников, Дарьи и Лёни. А также — очень приятно. Ребята рассказывали, какие мысли у них возникли по поводу услышанного. Обнаружилось, что я не продумала некоторые весьма важные моменты. И в самом деле — получается, в истории про тополь персонаж пострадал только по недоразумению, по собственному неразумию. Исключительно сам себе злобный буратино оказался. Впрочем, это ведь я его... так-то мог и не пострадать. Кстати, история, как говорится, основана на реальных событиях, угу. Только в реальности было намного проще... и печальней. Другой момент — я не задавалась вопросом, что значила яблоня. ) Ну, тут нашёлся ответ)
Тянет прицепить сюда картинку, по соцсетевой привычке. Картинку с яблоней. С высокой яблоней в цвету, среди поля, под ясным небом. Но эта привычка, думаю, плохая.
А ещё я прочла сказку Nosema про спящего рыцаря. Она лучше моих. Это хорошо видно. История уже 4-летней давности, однако...
А ещё есть поэты, которые одинаковые, и поэты, которые разные. Да, с историей, по Цветаевой. И ещё — умеют быть разными в одно и то же время своей жизни. В молодости, наверно, все — одинаковые. Не в смысле, конечно — друг на друга похожи, а — всегда тождественны себе /в стихах/. А потом у некоторых — немногих — начинается история. Кто-то при этом остаётся одинаковым каждое одно время своей жизни, а большинство из этих немногих обретает способность также быть одновременно разным. Хотя в какие-то периоды может оставаться и одинаковым. Те, кто с историей — редки. И заметны... Вот — Пушкин, Цветаева. Способность быть разным — это большие возможности, больший диапазон. А одинаковых, пожалуй, любят больше... Сердечней... Они сильней отзываются. Вот — Есенин. У разных — зачастую находят своё, близкое, и любят. Например, любимы народом стихи молодой Цветаевой, так до отъезда из России, а в основном — до революции; а «Поэма Воздуха», наверно, большинству поклонниц этих молодых стихов ни на что не сдалась. Даже, думаю, многим из таких, кто говорит: «Мне кажется, что Цветаева — это я». /А мне со стороны никогда так не казалось...)/ А у того, кто всегда один и одинаковый, зато встречаешь много своего... много... целую жизнь — на целую жизнь. И в этой родной лирике купаешься, как в море; пьёшь — как морскую воду... которой не напиться... /такое сравнение дала Цветаева/. И эти стихи становятся кровью. И находишь у разных тех, кто одинаковый, разное своё, то, что близко и нужно... Собираешь, восстанавливаешь себя, своё в стихах. )
Я думаю, что это стихотворенье — также и о любви. Думаю, что без любви такое было бы невозможно, и ни именно этого, ни всего другого такого же — не было бы. Да, как Маэстро в «Стариках...» говорил: «С любовью!»
Большая стихогруппа в популярной соцсети. Мощная. Двести с гаком тысяч читателей, каждая стихопубликация набирает не меньше двух сотен нефти одобрительных оценок... пропорция, однако. Всегда находится один на тысячу... Двести — необходимый минимум; поражение. С одной стороны — очень радостно видеть, что люди так любят стихи. С другой... Стихи чуть ли не все как одной рукой написаны. Немного плюс-минус техника. Терабайты, хочется сказать /хотя и знаю, что по реальному объёму — значительно меньше/. Кубокилометры... С третьей — весьма мрачный общий настрой. О да, депрессия и социофобия, ребятки... Точнее, девчатки. Например, там есть игра: «что я знаю». Почти на тысячу ответов... я ниасилила, конечно, вот прямо все их читать, но навскидку... может, десятка полтора положительных и нейтральных. /«Я знаю, что Лондон — столица Британии»)/.
У администраторов, похоже, идиосинкразия на заглавные буквы — куда покруче, нежели у меня была. Такая, что заставила изнасиловать одно хрестоматийное стихотворенье Цветаевой — злодейски оборвать с него заглавные. С Есениным делают то же, но по отношению к нему я это почему-то воспринимаю спокойно. Бродского и Маяковского щадят — не набирают без заглавных, а сканируют — как напечатано. Между тем идиосинкразия совсем не мешает админам писать свои собственные драгоценные имена как положено и принято...
Недавно одна девушка, отказываясь играть — сочинять шуточное стихотворенье — сказала, что очень серьёзно относится к своим стихам. Кажется, даже выразилась так: «К тому, что выходит из-под моего пера». Не научил её её учитель поэтического мастерства, что не стоит так выражаться; по крайней мере, всерьёз — не стоит. ) Он не научил, и сама она не догадалась. Я ей вспомнила Осю со стишками — уже почти рефлекторно; а теперь вот призадумалась. Одни играют, другие нет. Пастернак, Цветаева, Есенин — не играли. То есть, у первых двух в стихах полно игры, скрытого веселья; но это особое, серьёзное веселье. Может быть, похожее на то, которое Ефремов видел в людях будущего. Веселье от преизбытка силы. Шуточных стихов ни один из трёх не писал. А Маяковский играл. И Мандельштам играл. И Пушкин... Лермонтов — пытался. Так было тогда принято — писать эпиграммы; но он ведь мог бы отказаться. — И не отказывался. Из современных кто играет? — Юнна Мориц. Из ныне здравствующих... Кстати — возможно, также Круглов. Высоцкий играл — не только по-актёрски, в кино и на театре, но и в стихах.
9.Одна девушка думала, что вся пылает чистым пламенем восторга. Потом она вышла замуж и поняла, что сильно ошибалась насчёт природы этого пламени. А всё-таки, думала новобрачная, оно было чистым... Ей очень повезло, что она вышла замуж по любви.
*
12.Один человек собрал семь смертных грехов и стал рассматривать их на ладони. Его ладонь светилась, рассмотреть грехи было трудно. Бурые комки – вроде навозных – становились всё меньше… но не исчезали до конца. Человек горько плакал от того, что они не исчезают, и видел их даже сквозь сияние слёз. Они казались больше…
Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу. Может, кто-то когда-то поставит свечу Мне — за голый мой нерв, на котором кричу, За весёлый манер, на котором шучу.
Эта строфа вся кривая. От и до. Наиболее заметная вольность — «весёлый манер, на котором шучу», возмутительная — «кто-то поставит свечу мне». Ясно, автор не хотел ничего плохого, хотел сказать — «за меня», «в память обо мне»; ну а вышла ерунда. ) За такое начинающие получают разбор с пристрастием. ) Но это — слеплено прочно; сшито крепко — этим самым нервом, экспрессией. Скреплено смысловой архитектурой — силой ярких противопоставлений. Искусно прошито безупречной тонкой рифмовкой внутри строк. Ко всему этому — смысловой центр строки, главные слова в ней /всё про тот же самый голый нерв/ технически не только безукоризненны, но — изощрённы. Почти в прямом старинном смысле: отточены; сказаны так, чтобы подействовать сильнее. Не знаю, честно, как бы я это услышала, будь Высоцкий жив и/или не будь признан. Но мне сейчас вспоминается, что история не знает сослагательного наклонения. Если бы Высоцкий не был признан — вряд ли он был бы поэтом исключительной силы, а потому и не мог бы сделать то, что сделал в этой строфе.
Маленький король закрылся в своих высоких покоях. Вот уже который день...Вот уже который день при дворе ничего не знают о нём. Нет от него ни гласа, ни послушания. Младшая из фрейлин, его любимица, звала его мысленно, но даже ей он не отозвался. Маленькому королю нужно решить, что делать дальше. Станет ли он править своим большим королевством мудро и милостиво, или же отречётся и отправится в изгнание, отдав себя на волю судьбы. Он и в самом деле ещё маленький, ему пошёл только седьмой год; может быть, именно поэтому он не думает, сумеет ли он править королевством, хватит ли ему для этого мудрости, доброты, сил, твёрдости. Он не боится, что всего этого ему не хватит. Он думает только о том, чего ему больше хочется. Вообще-то ему хочется в изгнание. Отдать себя на волю судьбы – в этом ему чудится что-то прекрасное и увлекательное. А править королевством – это работа, обязанность. Сидеть на троне, терпеть скучные церемонии... Но всё-таки он король; может быть, его место – на троне? Маленький король никому не открыл своё сердце, свои желания и сомнения. Поэтому никто ему ничего не советовал. Он думает сам. Стоит ранняя пасмурная весна; долгими тревожными днями в высоких королевских покоях сумрачно, вечерами – страшновато. Маленький король рано ложится спать и рано просыпается. Он устаёт думать; ему хочется позвать свою любимую младшую фрейлину, весёлую и добрую девушку, попросить её принести ему корзину ландышей; поболтать с фрейлиной о каких-нибудь пустяках. Он мечтает об этом, но не делает этого. Иногда он принимается играть. Он играет со своей волшебной галактикой: запускает её, как волчок, она крутится в пространстве и мягко светится. Потом, когда игра надоедает королю, галактика становится невидимой, исчезает. После этого королю бывает легче думать. А иногда он плачет от усталости. После этого тоже легче. Наконец однажды, солнечным утром незадолго до равноденствия, высокие, тяжёлые резные двери личных королевских покоев распахнулись. Маленький король в самом парадном, самом торжественном одеянии, в мантии, в маленькой сверкающей короне вышел к людям – объявить своё решение.